Глаз голема - Страница 14

Китти бывала в магазине раза два, и от тяжелого запаха кожи у неё всегда начинала кружиться голова.

— Смотри, не суйся под ноги волшебникам, — говорил ей отец. — Это все очень важные персоны, и они не любят, когда кто-то путается у них под ногами, даже если это такие славные девчушки, как ты.

— А как узнать, кто волшебник, а кто нет? — спрашивала Китти.

Ей тогда было лет семь, и она ещё плохо разбиралась в таких вещах.

— Они всегда хорошо одеты, лица у них суровые и мудрые, и иногда они носят красивые трости. От них пахнет дорогими духами, а изредка ещё и магией: экзотическими благовониями, химикалиями… Но если ты почувствуешь этот запах, значит, ты уже подошла к ним ближе, чем следует! Держись от них подальше.

Китти честно пообещала, что так и сделает. Когда в отдел кожаных изделий заходили покупатели, она убегала в самый дальний угол и оттуда смотрела на них во все глаза. Советы отца помогли мало. Все, кто заходил в магазин, выглядели хорошо одетыми и носили трости, а что до запахов, вонь кожи перешибала все. Однако вскоре Китти научилась отличать волшебников по другим признакам: по некой особой жесткости в глазах, холодному и властному виду — и прежде всего по тому, как вдруг напрягался её отец. Когда он разговаривал с волшебниками, он всегда выглядел неуклюжим и пиджак у него морщился от волнения, а галстук нервно съезжал набок. Когда волшебники ему что-то говорили, он всё время кивал и кланялся, кланялся и кивал. Эти признаки были почти незаметны, но Китти их хватало. Они расстраивали и даже угнетали её, хотя она сама не знала отчего.

Мать Китти принимала посетителей в бюро «Перьев Палмера» — старого, почтенного заведения, прячущегося среди многочисленных переплетных мастерских и переписчицких контор южного Лондона. Бюро поставляло магам специальные гусиные перья, необходимые для их заклинаний. Писать гусиными перьями тяжело, медленно, и вдобавок они ставят кляксы. Так что чем дальше, тем меньше волшебники ими пользовались. Служащие «Перьев Палмера» сами писали шариковыми ручками.

Эта работа позволяла матери Китти регулярно встречаться с волшебниками, поскольку время от времени кто-нибудь из них лично заглядывал в контору, чтобы взглянуть на новую партию перьев. Мать Китти находила их общество чрезвычайно захватывающим.

— Она так роскошно выглядела! — говаривала матушка. — Можете себе представить: одеяние из тончайшей ало-золотой тафты! Должно быть, из самой Византии доставили. А как она властно держится! Стоит ей щёлкнуть пальцами — и все прыгают, как кузнечики, стараясь ей угодить.

— По-моему, это выглядит довольно хамски, — замечала Китти.

— Ну что ты, милочка, ты просто ещё слишком мала! — отвечала мать. — Нет, она замечательная женщина.

И вот в один прекрасный день, когда Китти было десять лет, она вернулась домой из школы и обнаружила, что мать сидит на кухне, вся в слезах.

— Мамочка! Что случилось?

— Да ничего. Хотя что это я? Ну да, обидно немного. Китти, боюсь… Боюсь, я потеряла работу. О Господи, что же мы скажем твоему отцу?

Китти усадила мать за стол, заварила ей чаю, принесла печенье. Мать долго всхлипывала, хлюпала и охала, но наконец кое-как рассказала следующее. Старый мистер Палмер ушёл на покой. Его заведение перекупили трое волшебников, которым не нравится держать у себя простолюдинов. Поэтому они привели с собой новых работников, а половину старого персонала, в том числе и мать Китти, выставили на улицу.

— Но они не могут так поступить! — возмутилась Китти.

— Могут, детка. Это их право. Они защищают страну, они сделали нас самой могущественной нацией в мире. Поэтому у них масса привилегий.

Мать промокнула глаза и отхлебнула ещё чаю.

— Но всё равно, немного обидно. После стольких лет…

Обидно — не обидно, а это был последний день, что мать Китти работала у Палмера. Месяца полтора спустя её подруга, миссис Гирнек, которую тоже уволили, нашла ей место уборщицы в типографии и жизнь вновь вошла в привычную колею. Однако Китти ничего не забыла.

Родители Китти с жадностью читали газету «Таймс», в которой ежедневно публиковались известия о последних победах армии. По всей видимости, в течение многих лет всё шло как по маслу: владения империи росли с каждым годом, и богатства всего мира рекой текли в столицу. Однако за успех приходилось платить. Газета то и дело советовала читателям остерегаться шпионов и вредителей, засланных враждебными государствами. Эти шпионы могут спокойно жить по соседству с вами и строить свои грязные планы на погибель нации.

— Смотри в оба, Китти! — наставляла её матушка. — На таких девчушек, как ты, внимания никто не обращает. Как знать, глядишь, чего и заметишь.

— Ну да, — мрачно замечал отец, — особенно тут у нас, в Белеме!

Район, где жила Китти, был известен своей издавна сложившейся чешской общиной. На главной улице стояло несколько трактирчиков, в которых подавали борщ. На окнах трактирчиков висели плотные тюлевые занавески, на подоконниках стояли расписные горшки с цветами. На улицах перед трактирчиками загорелые пожилые джентльмены с длинными висячими усами играли в шахматы и в кегли, и многие местные фирмы принадлежали внукам эмигрантов, перебравшихся в Англию ещё во времена Глэдстоуна.

Несмотря на то что райончик был процветающий (там находилось несколько весьма почтенных типографий, включая знаменитую фирму «Гирнек и сыновья»), его европейский дух регулярно привлекал к нему внимание ночной полиции. Взрослея, Китти мало-помалу привыкала видеть, как среди бела дня наезжают патрули полисменов в серой форме, как они взламывают двери и выбрасывают вещи на мостовую. Иногда они увозили с собой в фургонах молодых людей, иногда семейство в полном составе оставалось собирать своё имущество. Китти эти сцены всегда выводили из равновесия, невзирая на папочкины разъяснения.