Глаз голема - Страница 13

Злобные бесы… Злой маг… Тонкая штука, эти «Лебеди Аравии». Китти это прекрасно понимала. Идеальная пропаганда: вместо того чтобы огульно отвергать страхи народа — сдержанно признать их. Мельком показать нам то, чего мы боимся, но при этом выдрать ему зубы. И ещё немножко музычки, драк и неземной любви. Пусть демоны нас попугают — а потом мы увидим, как они погибнут. Все под контролем. И наверняка все в конце концов закончится чудесно. Злого колдуна прикончат добрые волшебники. Злые африты тоже будут повержены. А Бертилак, заблудший джинн, несомненно, окажется человеком, каким-нибудь восточным принцем, превратившимся в чудовище под воздействием неких злых чар. И они с Амариллис будут жить счастливо до конца дней своих, под присмотром мудрых и великодушных волшебников…

На Китти внезапно накатил острый приступ тошноты. На этот раз он не имел отношения к работе — его источник лежал глубже, в том котле ярости, который вечно кипел у неё в душе. Это чувство возникло оттого, что Китти вдруг осознала: всё, что они ни делают, бесполезно и заранее обречено. Им не удастся ничего изменить. Она поняла это по реакции толпы. Смотри! — Амариллис схватили: бес взял её за подмышку и потащил, не обращая внимания на слёзы и сопротивление. Слышишь, как ахнула толпа? Но не тут-то было! Отважный джинн Берти лак поднял одного из бесов и швырнул его через плечо прямо в тлеющий костёр! И вот он погнался за похитителем и — раз, два! — зарубил его своей саблей. Ур-ра-а! Слышишь, как радостно взревела толпа?

И совершенно не имеет значения всё, что они делают, всё, что им удаётся похитить, все их отважные действия. Всё это ничего не меняет. Завтра на улицах, ведущих к театру «Метрополитен», снова будут стоять очереди, и шары снова будут наблюдать за ними сверху — волшебники по-прежнему будут повсюду и по-прежнему будут наслаждаться своей узурпированной властью.

Так всегда было, так всегда будет. И что бы она ни делала, всё равно это ничего не изменит.

4

Шум на сцене затихал. Вместо него Китти услышала птичье пение и отдаленный шум городского транспорта. Перед её мысленным взором вместо темноты зрительного зала встал виденный когда-то свет.

Три года тому назад. Парк. Мяч. Их смех. Катастрофа, нагрянувшая, точно молния средь ясного неба.

Якоб, с улыбкой бегущий навстречу. Тяжесть деревянной биты в руке.

Удар! Торжество! Она запрыгала от радости.

И звон стекла вдали.

Как они бежали, как колотилось сердце… А потом — тварь на мосту…

Китти протёрла глаза кончиками пальцев. Но разве всё началось именно тогда, в тот ужасный день? В течение первых тринадцати лет своей жизни Китти пребывала в неведении относительно подлинной сущности правления волшебников. Или, быть может, знала — но не осознавала; потому что теперь, оглядываясь назад, она видела, что сомнения и догадки посещали её задолго до того.

Волшебники давно уже пребывали в расцвете своего могущества, и никто не помнил времен, когда всё было не так. По большей части простым смертным редко доводилось сталкиваться с волшебниками — те поддерживали дистанцию, обитая у себя в центре города либо в фешенебельных пригородах, где вдоль широких зелёных бульваров стояли безмолвные, недоступные для посторонних виллы. А пространство между центром и пригородами было предоставлено всяким иным-прочим: улочки, забитые мелкими лавчонками, пустыри, фабрики, унылые кирпичные дома. Волшебники периодически проезжали мимо всего этого в своих больших чёрных машинах, но в основном их присутствие ограничивалось следящими шарами, которые время от времени пролетали над улицами.

— Шары нас охраняют, — объяснил Китти отец однажды вечером, после того как большой красный шар безмолвно провожал её домой от самой школы. — Ты их не бойся. Если ты будешь хорошей девочкой, они не причинят тебе зла. Пусть их боятся плохие люди, воры и шпионы.

Однако Китти всё равно было страшно, и потом во сне её часто преследовали полупрозрачные, светящиеся шары.

Родителей её подобные страхи не посещали. Ни отец, ни мать не страдали избытком воображения, но при этом они трезво представляли себе, как велик Лондон и какое малое место занимают в нем они сами. Превосходство волшебников они принимали как нечто само собой разумеющееся, и неизменность правления магов их вполне устраивала. Более того: для них это было источником уверенности в завтрашнем дне.

— За нашего премьер-министра я бы жизнь отдал! — говаривал отец. — Это великий человек!

— Он держит в узде этих чехов, — поддакивала матушка. — Кабы не он, по нашим улицам давно бы разъезжали гусары — а ведь тебе этого не хотелось бы, верно, солнышко?

Да, наверное, этого Китти не хотелось.

Они жили втроем в убогом домишке в Белеме, в южном Лондоне. Домик был тесный: внизу — гостиная и кухонька, а за ней — крошечная ванная; на втором этаже — узкая площадка и две спальни, одна — родителей Китти, другая — самой Китти. На площадке стояло узкое, высокое зеркало, перед которым по утрам толпилась вся семья, по очереди причесываясь и прихорашиваясь. Отец всегда особенно долго возился со своим галстуком. Китти никак не могла понять, отчего он то завязывает, то снова развязывает эту узкую полоску ткани, скручивает, поправляет, выравнивает: разница была микроскопическая.

— Внешний вид очень важен, Китти, — говорил отец, сосредоточенно изучая … надцатый узел. — При моей работе необходимо сразу произвести нужное впечатление, второго шанса не будет.

Отец Китти был высокий жилистый человек с упрямым лицом и грубоватой речью. Он возглавлял отдел большого универмага в центральном Лондоне и очень гордился тем, что на нём лежит такая ответственность. Он был начальником отдела кожаных изделий: просторного зала с низким потолком, тускло освещённого оранжевыми лампами и наполненного дорогими сумками и чемоданами из выделанной кожи. Кожаные изделия считались предметами роскоши — это подразумевало, что большинство покупателей в отделе были волшебники.