Я приземлился немного в стороне и впервые как следует её разглядел. Ну да, это та самая — девчонка из переулка, которая пыталась отнять у меня Амулет. Теперь она выросла, похудела и выглядела усталой, лицо у неё посерело и вытянулось, глаза смотрели настороженно. Видимо, эти годы дались ей недешево, а уж последние несколько минут — тем паче. Одна рука висела как плеть, плечо этой руки было рассечено, и на нём запеклась кровь. И тем не менее смотрела она по-прежнему вызывающе. Девчонка осторожно поднялась на ноги и, нарочито выпятив подбородок, уставилась на меня сквозь луч лунного света.
— Не очень-то тут уютно! — бросила она. — Что, не мог подобрать местечко поприличнее? Я рассчитывала как минимум на Тауэр.
— Тут куда уютнее, чем в Тауэре, уж поверь мне, — ответила птица Рок, точа коготь о стену. Я был не расположен к болтовне.
— Ну, так что же дальше? Где Якоб? Где волшебники?
— Скоро будут.
— Скоро будут? Тоже мне! — Она уперла руки в боки. — Я-то думала, тебе полагается быть необыкновенно расторопным. А это просто смех один!
Я поднял свою огромную хохлатую голову.
— Послушай! — сказал я. — Не забывай, что я только что спас тебя от клыков ночной полиции. Могли бы и спасибо сказать, барышня!
Птица Рок многозначительно постучала по полу когтями и смерила её взглядом, от которого персидские моряки кидаются за борт.
Девица ответила мне взглядом, от которого молоко скисает.
— Пропади ты пропадом, демон! Я презираю тебя и твою злобу. Тебе меня не запугать!
— Да ну?
— Ну да. Ты просто бестолковый бес. И перья у тебя паршивые и заплесневелые.
— Чего?
Птица Рок поспешно оглядела себя:
— Чушь собачья! Это просто так кажется в лунном свете.
— Удивительно, как они вообще не повыпадали! Я видала голубей, у которых перья были получше твоих.
— Послушай-ка…
— Мне случалось уничтожать демонов, обладающих подлинным могуществом! — воскликнула она. — Думаешь, на меня произведет впечатление курица-переросток?
Ну и наглая девка!
— Благородная птица Рок, — ответил я с горечью и с достоинством, — не единственный мой облик. Это всего лишь одно из сотен обличий, которые я способен принимать. Вот, например…
Птица Рок вздыбилась. Я сделался, по очереди, жутким минотавром с налитыми кровью глазами и пеной у рта; гранитной горгульей, щёлкающей челюстями; извивающейся змеей, плюющейся ядом; стенающим призраком; ожившим трупом и парящим в воздухе ацтекским черепом, поблескивающим в темноте. Чрезвычайно разнообразные образчики безобразия, если можно так выразиться.
— Ну? — многозначительно осведомился череп. — Что ты теперь скажешь?
Девчонка громко сглотнула.
— Неплохо, — признала она. — Однако все эти обличья чересчур огромны и броски. А вот что-нибудь действительно тонкое тебе не по зубам, могу поручиться.
— Еще как по зубам!
— Держу пари, что тебе не под силу превратиться во что-то маленькое — скажем, настолько маленькое, чтобы забраться… ну, хотя бы вон в ту бутылку!
И она, не переставая следить за мной краем глаза, указала на горлышко пивной бутылки, торчащее из груды мусора.
А, этот старый трюк! Можно подумать, она первая, кто пытается поймать меня на эту удочку! Череп медленно качнулся из стороны в сторону и ухмыльнулся.
— Попытка не дурная, но я на это не ловлюсь ещё с древних времен. А теперь, — продолжал я, — может, присядешь и отдохнешь? По-моему, ты устала как собака.
Девчонка фыркнула, надулась и не без труда скрестила руки на груди. Я видел, как она озирается в поисках выхода.
— И не вздумай чего-нибудь выкинуть, — предупредил я. — А не то тресну балкой по голове.
— В зубы её возьмешь, что ли? Ой, какие мы гордые!
В ответ череп исчез и превратился в Птолемея. Я выбрал его внешность не нарочно: это всегда было одно из моих излюбленных обличий, — но, как только я преобразился, она вздрогнула и отступила на шаг:
— Это ты! Тот демон из переулка!
— Ну и нечего так нервничать. В тот раз я был совершенно ни при чем. Это вы на меня первые накинулись.
Она хмыкнула:
— Ну да, это правда. Тогда меня тоже чуть не сцапала ночная полиция.
— Осмотрительнее надо быть. А зачем вам вообще понадобился Амулет Самарканда?
Девчонка взглянула на меня непонимающе:
— Что-что? Ах, тот камушек? Ну, ведь он же был волшебный, разве нет? Мы тогда воровали магические артефакты. Это была цель нашей организации. Грабить волшебников и пытаться использовать их артефакты самим. Глупо. Действительно глупо.
Она пнула кирпич.
— Уй-я!
— Правильно ли я понимаю, что ты разочаровалась в этой стратегии?
— Ну, ещё бы! После того, как мы все из-за неё погибли.
— Кроме тебя.
Её глаза сверкнули в темноте.
— Ты что, всерьёз думаешь, будто я переживу эту ночь?
В чем-то она была права.
— Ну, заранее никогда не знаешь, — с жаром возразил я. — Возможно, мой хозяин попытается тебя пощадить. Он ведь уже спас тебя от волков.
Девчонка фыркнула:
— Твой хозяин! Что у него, имени нет, что ли?
— Он называет себя Джон Мэндрейк.
Клятва не позволяла мне сказать больше.
— Так это он? Тот напыщенный олух?
— А-а, так ты с ним уже встречалась?
— Целых два раза. И во второй раз я хорошенько съездила ему по физиономии.
— Да ну?! Неудивительно, что он об этом помалкивает!
Эта девушка с каждой минутой нравилась мне все больше и больше. По правде говоря, она была как глоток свежего воздуха. За все долгие века своего рабства я на удивление мало общался с простолюдинами — волшебники инстинктивно окружают нас ореолом таинственности и держат в стороне от обыкновенных людей. Всех простолюдинов, с которыми мне доводилось разговаривать по-настоящему, можно пересчитать по когтям одной лапы. Разумеется, как правило, это дело неблагодарное: что-то вроде того, как если бы дельфину вздумалось побеседовать с устрицей, — но время от времени встречаются и исключения. И эта Китти Джонс была одним из таких исключений. Мне нравился её стиль.