Чем бы ни занимался этот скелет в течение дня, на месте он явно не сидел: одежка на нём изрядно потрепалась. На коленке у него был этакий стильный разрезик, на плече — след от ожога, а одна манжета выглядела так, будто её драли когтями. Мой хозяин, по всей вероятности, заплатил бы неплохие деньги за этот костюмчик, будь он выставлен в витрине какого-нибудь миланского бутика, однако на почтенном африте эти тряпки смотрелись довольно неприглядно. Тем не менее кости под одеждой были, похоже, целы и в комплекте: суставы работали так хорошо и беззвучно, как будто их только что смазали.
Скелет, склонив голову набок, наблюдал за возящимися на крыше бесами. Мы все замерли, разинув рты, застыв посреди потасовки. Наконец скелет заговорил:
— Вы что, размножаетесь, что ли?
— Да нет, — ответил я. — Просто небольшая свалка.
— Да я не об этом. Просто в прошлый раз вас было двое.
— Подкрепление, — объяснил я. — Они меня вызвали, чтобы я выслушал твои наставления. Ну и, разумеется, чтобы ты меня съел.
Скелет завертелся волчком на краю крыши.
— Чудесно! — воскликнул он. — Наконец-то моё красноречие и прямота оценены по достоинству! А вы, бесы, куда умнее, чем кажетесь.
Я оглянулся на Тиббета и его приятеля — те стояли как вкопанные, разинув рты и капая слюнями. Заяц, попавший в луч фар, и тот взглянул бы на них с презрением.
— Нет, — сказал я, — я бы на это не рассчитывал.
В ответ на моё искрометное остроумие скелет разразился пронзительным хохотом и, вскинув руки, исполнил импровизированный танец с элементами чечетки. Метрах в пятидесяти за его спиной, точно застенчивые подростки, прятались за трубой двое джиннов. Джинны смотрели и выжидали. Так что, можно считать, нам удалось окружить кости Глэдстоуна.
— Вы, похоже, в приподнятом настроении, — заметил я.
— А почему бы и нет? — Скелет остановился, прищёлкнув костяшками пальцев, точно кастаньетами, в такт финальному удару каблуков. — Я на воле! — воскликнул он. — На воле мне раздолье! Это стих такой, если ты не заметил.
— Ну да… Стих неплохой…
Бес задумчиво почесал затылок кончиком хвоста.
— Но ведь вы по-прежнему находитесь в этом мире, — медленно произнёс я. — Или, по крайней мере, мне так кажется. Значит, вы не можете считать себя полностью свободным, разве не так? Свобода приходит только тогда, когда порвешь узы и вернешься к себе домой.
— Я и сам так думал, пока лежал в этом вонючем саркофаге, — ответил скелет. — Но теперь я так не думаю. Взгляни на меня! Я могу идти куда хочу, делать что захочу! Захочу поглядеть на звезды — могу глядеть сколько моей душе угодно. Захочу побродить среди цветов и деревьев — пожалуйста. Захочу поймать какого-нибудь старикашку и зашвырнуть его на середину реки — нет проблем! Мир взывает ко мне: «Вперед, Гонорий! Делай всё, что тебе нравится!» Так вот, бес: это и называется свободой. Так или нет?
Говоря это, он сделал угрожающее движение в мою сторону. Его пальцы судорожно скрючились, а в пустых глазницах под маской внезапно вспыхнули убийственные багровые огоньки. Я поспешно отпрыгнул назад. Мгновением позже багровые огоньки слегка угасли, и скелет вновь принялся весело приплясывать.
— Взгляни на этот закат! — вздохнул он, словно говоря сам с собой. — Прямо как кровь с плавленым сыром.
— Восхитительный образ, — согласился я.
Несомненно, бесы были правы. Африт совершенно безумен. Но, безумен он или нет, кое-что все ещё оставалось для меня непонятным.
— Прошу прощения, господин Скелет, — сказал я, — но я — всего лишь скромный бес ограниченных умственных способностей и надеюсь, что вы меня просветите. Вы до сих пор повинуетесь чьему-то приказу?
Длинный, загибающийся ноготь указал на золотую маску.
— Видишь его? — спросил скелет; его голос теперь был полон меланхолии. — Это все он виноват. На последнем издыхании он приковал меня к этим костям. Поручил мне вечно защищать их и оберегать его имущество в придачу. Большая часть его имущества у меня здесь.
Он развернулся и продемонстрировал современный рюкзак, совершенно неуместно смотрящийся на его спине.
— И ещё, — добавил он, — уничтожать всех, кто вторгнется в его гробницу. Слушай, ведь десять из двенадцати — это не так уж мало, а? Я старался как мог, но мне всё-таки не по себе из-за того, что двое ушли.
— Десять из двенадцати — это очень неплохо, — утешил его бес. — Вряд ли кому-то удалось бы добиться большего. А те двое, видно, были крепкие орешки, а?
Багровые огоньки вспыхнули снова; я услышал из-под маски скрежет зубов.
— Один, кажется, был мужчина. Я его не разглядел. Он был трус: сбежал, пока его товарищи сражались. А вот другая… Проворная маленькая плутовка. С каким удовольствием я бы стиснул её белую шейку в своих пальцах! Но — можешь себе представить? Такая юная — и такая хитрая! У неё при себе было чистейшее серебро. Гонорий потянулся, чтобы её погладить, а она так его огрела, что его бедные старые косточки до сих пор ноют.
— Стыд и позор! — Бес печально покачал головой. — И держу пари, что она вам даже имени своего не сказала.
— Она-то не сказала, но я всё равно его подслушал — и почти поймал её, почти поймал!
Скелет слегка задергался от ярости.
— Китти её зовут, котеночек, значит. И умрет она как котенок, когда я её найду. Но я не тороплюсь. Времени у меня предостаточно. Мой хозяин мёртв, а я все ещё повинуюсь его приказам, стерегу его старые кости. Я просто ношу их с собой, только и всего. Могу пойти куда хочу, сожрать любого беса, какого захочу. Особенно, — багровые глаза сверкнули, — особенно болтливого, самоуверенного беса.