— Не имею определённого мнения по данному вопросу. И когда этот скелет должен вернуться?
— Минут через десять, если он будет придерживаться своего прежнего графика.
— Ну, спасибо! Наконец-то хоть какая-то конкретная информация. Буду ждать его здесь.
Горгулья съежилась, усохла и превратилась в синего беса, лишь отчасти уступающего уродством двум другим. Я отошёл в сторону, так, чтобы находиться с наветренной стороны от них, и уселся, скрестив ноги, на карнизе, откуда был виден почти весь Лондон. Есть шанс, что какой-нибудь другой джинн перехватит африта до того, как он вернётся сюда. Ну, а если нет, значит, придётся что-нибудь предпринять мне. Почему он бегает по городу кругами, оставалось только гадать. Возможно, длительное бдение в гробнице лишило его рассудка. Как бы то ни было, по соседству найдётся кому меня поддержать: я видел нескольких джиннов, парящих в воздухе за пару улиц отсюда.
Пока я ждал, в голове у меня вертелись кое-какие праздные мысли. Да, несомненно, в Лондоне в последнее время творится немало странного, и всё это происходит одновременно. Во-первых, по городу разгуливает голем, и кто его выпустил — неизвестно. Во-вторых, Сопротивление вломилось в тщательно охраняемую гробницу и сумело унести оттуда ценный предмет. В-третьих, как результат второго, на свободу вырвался сумасшедший африт, который создает дополнительный бедлам.
И всё это давало свои плоды — во время общего вызывания я почувствовал, что волшебниками владеют страх и смятение. Может ли всё это быть совпадением? Навряд ли.
Мне представлялось маловероятным, чтобы горстка простолюдинов могла проникнуть в гробницу Глэдстоуна сама по себе, без посторонней помощи. Нет, напротив: скорее всего, их кто-то надоумил, снабдил кое-какими указаниями, чтобы они сумели миновать первую линию защиты и войти в склеп. Итак, либо этот доброхот не знал о страже гробницы, либо, возможно, он (или она) о нём как раз знал. В любом случае, вряд ли эта девчонка Китти и её дружки представляли себе, с чем им предстоит столкнуться.
И тем не менее как минимум сама Китти выжила. И теперь, пока волшебники лезут из кожи вон, пытаясь отловить расшалившийся скелет Глэдстоуна, ужасный посох оказался на свободе. Наверняка кто-то этим воспользуется, и вряд ли это будет та девчонка.
Я вспомнил неведомый разум, наблюдавший за мной через око голема, пока это существо пыталось прикончить меня в музее. Если взглянуть надело беспристрастно, нетрудно представить себе подобную же тень, незримо наблюдающую за событиями в соборе. Была ли это та же самая тень? Мне казалось, что это более чем вероятно.
Пока я ждал, погруженный в подобные глубокомысленные рассуждения, я не переставал машинально озирать планы, высматривая надвигающиеся неприятности. Это позволило мне вовремя заметить на седьмом плане бесформенное свечение, приближающееся сквозь лучи заката. Свечение порхало там и сям среди каминных труб, временами вспыхивая ярче, когда оказывалось в тени, временами теряясь в красноватом отблеске озаренной солнцем черепицы. На планах со второго по шестой виднелось все то же сияние — оно не имело никакой определённой формы. Ну да, это была чья-то аура — след чьей-то сущности, — но её материальный облик разглядеть было невозможно. Наконец я взглянул на первый план — и только теперь увидел обесцвеченную лучами заходящего солнца прыгающую с крыши на крышу человеческую фигуру.
Она перемахнула с конька на флюгер с уверенностью горного козла, покачалась на верхушке, потом поскакала дальше. Когда она приблизилась, до меня донеслись издаваемые ею пронзительные крики, похожие на крики возбужденного ребенка.
Моих соседей-бесов внезапно обуяло беспокойство. Они бросили ковырять свои ногти и чистить хвосты и принялись носиться по крыше взад-вперёд, пытаясь спрятаться друг за друга и втягивая животы, чтобы сделаться как можно незаметнее.
— Ой-ей-ей! — вопили они. — Ай-яй-яй!
Я заметил парочку своих товарищей-джиннов. Они летели следом за прыгающей фигурой, держась при этом на почтительном расстоянии. Я все никак не мог понять, отчего же они не нападают. Возможно, я скоро это узнаю. Фигура двигалась как раз в мою сторону.
Я встал, перекинул хвост через плечо, чтобы выглядеть поаккуратнее, и стал ждать. Другие два беса шныряли вокруг, непрерывно вереща. Наконец я не выдержал и подставил одному из них ножку. Второй с разгону налетел на него, и оба покатились кубарем.
— А ну, тихо! — рявкнул я. — Хотя бы попытайтесь держаться с достоинством!
Они молча уставились на меня.
— Так-то лучше.
— Знаешь, что я тебе скажу… — Один бес ткнул в бок второго и указал в мою сторону. — А ведь следующим может оказаться он!
— Ага. Может, на этот раз он заберет его. Может быть, мы спасёмся!
— Прячься за него! Скорее!
— Я первый! Ты за мной!
И вновь, пошла катавасия, настолько недостойная и постыдная — каждый из бесов норовил укрыться у меня за спиной, — что моё внимание на ближайшие несколько секунд оказалось полностью поглощено раздачей нескольких абсолютно заслуженных оплеух, звон от которых раскатился по всему городу. Раздавая оплеухи, я случайно поднял голову — и обнаружил, что взбунтовавшийся африт стоит на краю крыши, перекинув ногу через парапет, буквально в паре метров от меня.
Должен признаться, что его вид меня поразил.
Дело было не в золотой маске, воспроизводящей ужасные черты великого волшебника. И не в прядях седых волос, которые торчали из-под неё, развеваясь на ветру. И не в костлявых руках, небрежно упертых в бока, и не в голых позвонках, торчащих над галстуком, и не в пыльном погребальном костюме, болтающемся на костях. Во всём этом ничего особенного не было; я и сам десятки раз принимал обличье скелета — да кто из нас этого не делал? Нет, меня потрясло другое: я осознал, что всё это — не просто облик, а настоящие кости, настоящие лохмотья и настоящая золотая маска. Собственная сущность африта была практически невидима, скрыта где-то внутри останков волшебника. Африт не имел своего собственного обличья — ни на этом, ни на каком другом плане. Никогда прежде не видел ничего подобного.